Человеку, который знал вкус побед и умел переживать поражения.
Человеку, который тренировался, когда другие позволяли себе отдохнуть.
Человеку, который прыгал в длину на пятый день после операции.
Человеку, который бегал в гору с товарищем на плечах, когда под рукой не оказывалось штанги.
Человеку, который – к счастью для меня – покорил мою маму накачанным торсом, обаятельным остроумием и твердой решимостью никогда не жениться.
Человеку, который всё-таки плюнул и женился.
Человеку, который научил меня многому, даже таким сложным вещам, как собирать слова в более-менее сносные предложения, подтягиваться на турнике и жарить картошку.
Человеку, который 19 лет водил меня за нос, вкладывая смысл в «Теорию константной экзебиции элаквентного гомеостаза».
Человеку, который взял меня на слабо, утверждая, что я не выговорю эту фразу в 4 года.
Человеку, которому мне пришлось доказать, что не слабо.
Человеку, которого я всё равно люблю, невзирая на претендентов на мои руку и сердце/ свободное время и воображение.
Человеку, который сейчас перечитает предыдущее предложение, чтобы убедиться наверняка.
Человеку, который понимает, что это посвящение можно продолжать бесконечно.
С Днём рождения, папа!
***
- Тебе помочь, Виктор? – озабоченно предлагает Клэр, едва ее сын откладывает в сторону книгу в потрепанном бледно-синем переплёте. – Хочешь, съездим сегодня к букинистам за чем-нибудь новеньким? Или в сад Тюильри? Сегодня чудесная погода, Мишель наверняка будет рисовать там сегодня. Позвоним Мишель?
Виктор упорно рассматривает косые бороздки на столбике торшера.
- Нет, мам, не думаю, что это хорошая идея. Нам с ней не о чем больше разговаривать.
- Но она…
- …В тот день решила поставить точку, ты это хотела сказать?
- Сынок, но как друг она…
- Мам! Ма-ам! Я не собираюсь бегать за этой новоиспеченной художницей! Ни за ней, ни за кем-то еще, мам! Ни за Жаклин. Ни за Эдит. Ни за кем, мам! А знаешь, почему? Мам, ты понимаешь, почему?
Участливо наклонившаяся было над сыном, Клэр отпрянула, как будто низкая волна его голоса обдала ее ледяными брызгами.
- Да потому, что я чертов инвалид, мам! Я не могу ни за кем бегать, это ты понимаешь, понимаешь?
Зачитанная книга полетела на пол. Брошенный Клэр испуганный взгляд зацепился за открывшуюся потемневшую страницу с кадром Олимпиады каких-то незапамятных времен. Виктор тяжело и часто дышал, подавшись вперед и вцепившись в подлокотники кресла. Эту фотографию он мог бы описать до мельчайших деталей, каждый квадратный сантиметр – спринтеры, застывшие в низком старте. Мускулистые ноги в бутсах – рельефные, мощные икры, наспех леченные мениски и голеностопы – он чувствовал это напряжение, эту стальную силу, пружину, готовую вот-вот распрямиться. Ему казалось, что чувствовал - в своих ногах, которые каждое утро с горячим раздражением укладывал в инвалидное кресло. После этого ему всегда хотелось вымыть руки.
- Кто тебе позволил? – сдавленно всхлипнула Клэр, судорожно потрясая раскрытой книгой. – Кто, я спрашиваю, разрешал тебе трогать это? Ты не слышал доктора, не слышал месье Гордона, не слышал своего отца – ты что, не понимаешь: нельзя цепляться за то, что было раньше? Никогда! Ничего! Не повторяется!
В исступлении Клэр отшвырнула книгу, и та, ударившись о торшер, уткнулась в ножку массивного деревянного комода.
- Если еще хоть раз, один-единственный раз я найду у тебя…
Резкая боль обожгла предплечье Виктора, он вздрогнул всем телом и исподлобья взглянул на мать, вцепившуюся в его руку.
- Спите-спите, всего лишь витаминки! – прощебетала улыбающаяся ему девушка в белом халате. – Что вы так разнервничались – неужели хотите остаться здесь еще на неделю и пропустить марафон? Так я и знала! Надо было спорить с вами на шоколад. Молочный шоколад с орешками – лучшее лекарство от всего на свете. Разумеется, после того, что я вам только что вколола.
Виктор напряженно и недоверчиво рассматривал живое, подвижное лицо медсестры, не понимая, красивое оно или нет, не понимая, какого цвета у нее глаза, волосы и накрашены ли у нее губы. Ожидая, что он отреагирует на шутку, и не получив ответа, девушка смутилась, взяла со столика ящичек со шприцами и, кивнув, заторопилась выйти. У двери она обернулась, ничего не сказав, и, снова кивнув, мягко повернула ручку.
Уходя, все девушки оставляют за собой какой-нибудь шлейф: цветочного или пряного аромата, романтического приключения, вязкого, неудавшегося брака – или, как эта медсестра, шлейф белой больничной тишины, оседающей в комнате.
Виктор помассировал глаза, вытерев перед этим мокрые ладони о простыню, встал с кровати и подошел к окну. Доктор Гордон славно потрудился. И доктор Миллер тоже. Вообще все эти доктора славные люди. Парень, подметающий дорожки в больничном парке, тоже славный. Почти не говорит по-французски, зато улыбается, как Пьер Ришар. И постоянно делает вид, что занят чем-то катастрофически важным. Забавный малый.
Открыв шкаф, Виктор стащил через голову любимую футболку с номером 6 и покрутился перед зеркалом. Завтра надо позвонить Вадиму, спросить, что он думает об индивидуальных тренировках в период восстановления. Надо спросить аккуратно, а то начнет вести себя, как отец. Стукнет кулаком по столу, ругнется от души и скажет, что не желает «иметь дела с этим сукиным сыном месяцев семь, а то и все восемь».
Внезапно в глазах спортсмена вспыхнул лукавый огонек.
- Алло, Мишель? Привет! Как дела?
На другом конце молчали.
- Слушай, что, если я зайду к тебе в следующую пятницу? Вадим подарил мне такие кеды, просто с ума сойти! Хочу показать их тебе перед пробежкой: к пятнице погода должна наладиться. Я стал таким лентяем, ужасно неохота тренироваться под дождем. Ну так что, Мишель, пробежимся?
В трубке раздался звон, как будто разбилось что-то стеклянное. Женский голос выдавил через силу: «Простите… Кажется, вы ошиблись номером».
Виктор механически подсчитал количество коротких гудков в пятнадцати секундах, умножил на 4 и усмехнулся. Впереди еще один круг этого бесконечного стадиона. Шаг за шагом. Прыжок за прыжком. Год за годом. И как всегда, еще не видя перед собой финишной черты, еще не зная, сколько до нее осталось, он будет шептать про себя: «Пожалуйста, только не свисток! Я успею, обязательно успею. Пожалуйста, только не свисток!» Подскочившая трибуна рявкнет на него многоголосым восторгом. И, может быть, среди тысячи ставящих на него глаз он найдет те самые – верящие в него. Может быть, найдет. Наверняка найдет.
14.06.12